Падчерица Синей Бороды - Страница 52

К оглавлению

52

– Как это ты вдруг повзрослел!

– Деньги кого хочешь облагоразумят. А вообще – заходи, если что. Поиграю тебе.

– Ты, Сутяга, поменьше смотри американское кино! Чистильщики, агенты, – толкнул меня плечом Тихоня. – Я тебе, Алиска, всегда рад. С тобой интересно.

На обратном пути мы подобрали изрядно пьяную Офелию, и я спросила у Сутяги, при чем здесь, действительно, агенты спецслужб?

– Твоя знакомая тетка, которая зарабатывает стиркой, имеет буферный адрес ФСБ в Интернете.

– Что это значит?

– Ты просила меня навести о ней справки. Я пытался, но ее адрес оказался буферным, то есть закрытым для информационного запроса, по кодовой сетке ребята определили, что это буфер ФСБ.

– Ничего не понимаю.

– Что тут понимать? Ее файлы закрыты для взлома, коды – из сетки ФСБ, если в них начать копаться, тебя через шесть минут ставят на мухоловку, что значит – высчитывают и ломают твою систему.

– Она работает в Службе безопасности? – я задумалась.

– Или работала, а теперь пользуется некоторыми льготами как ветеран службы. Так что ты с ней поосторожней.

Я откидываюсь на спинку сиденья, стискиваю кулаки и яростно кричу:

– Я никого не убивала!

– Не унывай, – успокаивает меня Сутяга, – у тебя еще вся жизнь впереди!


Следователь Лотаров, изогнув верхнюю губу до ощутимого ее прикосновения к носу, несколько раз прочел заключение по отпечаткам пальцев. На пустой бутылке из-под грузинского вина отпечатки были только девочки Алисы. Отчетливые. Свежие. Если еще учесть, что отпечатки эти были сделаны довольно грязными – в сладостях и фруктовом соке – руками, картинка складывалась странная. Либо девочка Алиса выпила вино, либо, что более правдоподобно, собственноручно вылила на себя содержимое бутылки. Но тогда получается, что ворвавшийся к ней в квартиру бандит Штукарь не обливал бедную девочку вином, и, естественно, это ставит под сомнение и остальное. Не скидывал в кучу одежду корейца, не вываливал в одежде Алису, обмазанную тортом, не падал с балкона?..

Стоп. Расслабив верхнюю губу и звонко пошлепав ею о нижнюю, Лотаров задумался и прислушался. К нему под ноги забежал Допрос и посмотрел снизу тревожными желтыми глазами. Скребущие звуки не прекратились. Погрозив Допросу пальцем, Лотаров осторожно встал и на цыпочках вышел в коридор. Дверь в туалет была открыта. Затаив дыхание, Лотаров смотрел на кошку светло-серой масти с черными кончиками ушей. Андалузка сидела рядом с унитазом в эмалированном поддоне, напрягшись и закрыв глаза. Застывшая поза ее, выставленный торчком хвост – все указывало на особую важность момента. Несколько конвульсивных движений спиной, и… Лотаров успел забрать поддон до того, как андалузка принялась засыпать сделанное ею песком. Он осторожно перенес поддон в ванную. Кошка, не дождавшись обычной после опорожнения кишечника похвалы, пошла за ним и, урча, терлась мордой о шлепанцы.

– Да-да! – нетерпеливо кивнул Лотаров. – Ты умница, умница! Три, четыре, пять, – он сосредоточенно доставал что-то из поддона пинцетом и складывал в салатник. – Ты заслужила лакомство! Восемь, девять… Одну минуточку, одиннадцать, двенадцать…

Часть II
Прачка по вызову. Дорого

Я звоню в дверь прачечной.

Где-то за синими морями и высокими горами гуси-лебеди уносят к страшной Бабе-Яге маленького мальчика – украден чей-то братишка, теперь сестренка пойдет его искать, будет есть горько-кислые яблоки, непропеченный ржаной хлеб…

Я звоню в дверь прачечной. Мне никто не открывает. Я сажусь на ступеньки и через пять минут уже готова замерзнуть до галлюцинаций – самые красивые дворцы изо льда, самые пышные перины из снежинок. Если я окажусь добросовестной затворницей и буду хорошо взбивать перину, Москву укроет снег, если у меня хватит сил, я буду взбивать день и ночь, чтобы снег завалил дома до крыш…

– Алиса!

– Мне тепло, – шепчу я.

– Алиса, вставай. Есть работа.

– Пенелопа, я очень устала и хочу спать. Я три дня и три ночи взбивала перину, видишь? – выставив ладонь, ловлю падающие снежинки. – Это все я сделала!

– Хорошо, хорошо, только вставай, а то примерзнешь. Заходи.

– Я не могу сидеть дома, мне страшно.

– Хорошо, заходи же! Умеешь клизмы ставить?

– Нет, но видела, как это делала тетушка Леонидия. Они с корейцем перед особенно затяжным траханьем ставили друг другу клизмы.

– Бедный ребенок! – бормочет Пенелопа, отключая сигнализацию.

– Я никого не убивала, – эта фраза не дает мне покоя, я повторяю и повторяю ее, как загипнотизированная, уже третий день.

– Не сомневаюсь, – успокаивает меня Пенелопа. – Очень надеюсь, что и в дальнейшем ты будешь решать все свои проблемы чужими руками.

– Чужими?..

– Ну да, – Пенелопа спокойна, пожимает плечами. – У тебя в квартире был кто-то еще? Один из братьев Мазарини?

Я молчу.

– Ты знаешь, кто вывалился с твоего балкона? Иди сюда, – она зовет меня в кабинет. – Садись. Так… Сейчас откроем. Вот, познакомься, Штукин Максим Суренович, уроженец Баку, четыре судимости, один побег. Последние три года вел себя неприметно в том смысле, что не попадался на глаза органам.

На экране монитора лицо моего гостя плохо узнаваемо – голова обрита, взгляд затравленный.

– Значит, он не Геннадий?

– Нет. Он Максим Суренович. И поскольку три последних года вел себя странно тихо, можно предположить самое худшее.

– И что это такое?

– Ну, посуди сама. К тебе вваливается уголовник, заявляет, что он – твой отец. Что ты по этому поводу думаешь?

– Он рассказал кое-что о себе и маме. Что я могла думать? Сидели за одной партой, ранняя беременность, избиение…

52